|
Литературный комитет Партии "ЕВРАЗИЯ" представляет проект
|
СОМНЕНИЯ Но нет, все так аккуратно; занавес, музыка. И актеры - почти как мы, вроде как люди обычные. Прозевал я начало: все думал, как к фляжке приложиться, чтобы она не заметила. Когда понял, что ничего не выйдет, действие уже вовсю развернулось. Что-то они на сцене не поделили, куда-то он бабу свою тащат, а она кричит: "Я не оставлю своего сына!" - и молнии на заднике сверкают. У меня тоже детей много. Стоит этот брошенный, одиноко так, а эта парочка на липовом пароходике медленно за кулисы отъезжает. Вспомнилось мне, как мы из Японии так же в Австралию ехали. Стоял сыночек мой на пристани, кричал чего-то: А этот ей в дороге всё какие-то капельки подсовывает, она их пьёт не глядя - женщина, что взять-то. Тут бац - перерыв, антракт называется. Раньше такого в театрах не было. Вообще ничего было - буфетов, пива разливного. Жизнь не стоит на месте. Одни мы стоим. Моя зазевалась, и хватанул я из фляжечки-то. Дали третий звонок, опять действие пошло. Один их сынок в какую-то контору сыскную подался, чтобы вычислить, куда они подевались. А там уж навычисляли. Что мотаются они Бог знает с какого времени по всему свету ("На нас похоже", - мелькнуло у меня); что везде живут лет по тридцать, детей рожают, а потом оттуда линяют ("Ну точно - мы"); что денег у них куры не клюют, все старыми вещами приторговывают ("А что в них старого, лет двести назад и куплены на толкучке"). Установил он, куда теперь запропастились ("Ага, нас-то поди найди"), и поехал туда. В каком-то захолустье сыскал. "Здравствуйте", - говорит, - "зачем же вы так со мной поступили?" Тут опять антракт. Моя бледная вся стала. "Давай", - говорит, - "уйдём". Я говорю: "Нет уж, больно интересно, и семья у них очень на нашу похожа". А она ныть - "давай уйдём, давай уйдём". Я в спорах обычно отступаю, опасно с ней спорить, но тут как бес вселился - не пойду, говорю, и всё тут. Сникла она, только платочек к глазам тянет. На фляжечку вообще не реагирует. Подняли занавес: темно, театральная тётка лежит на диване и плачет. Пришел её мужик (дурачок, лучше б пересидел где-нибудь). Тут она ему и выдала: "Я", - говорит, - "так и знала, что это ты меня эликсиром подкачиваешь". Он ей: "Во-первых, ни хрена ты не знала, а во-вторых, это вообще всё неправда". "Нет, правда! Нет, правда! Нет, правда!" - завела шарманку. В общем, говорит, лучше бы я осталась тогда с Мерлином жить, а ещё лучше у своей дочки Розы, а ты бы, говорит, жид вечный, так бы и мотался раз в сто лет на мою хату, как ты мотаешься к своей распрекрасной Лауре. "Заподло", - говорит, - "втихушку (и красиво так) обрекать на бессмертие". А он ей: "Это, типа, судьба", - и стакан с дрянью этой протягивает. Смотрит она на него, и я уж не знаю, то ли сейчас по роже съездит, то ли... Не знаю. Кончился спектакль, едем мы домой, а я всё думаю - а если и моя мне капельки наши подсовывает. Это же ненормально, наверное, по три тысячи лет жить. А раз в пятьдесят лет, только обживёшься на новом месте, детей, внуков заведёшь - собирайся, поехали. Спорить с ней страшно, собираемся все - и на другой конец света. Я языков пятьдесят знаю, по-моему, не меньше. Только вот капелек-то никаких она мне не даёт. Таблетки только иногда. Всё равно подозрительно. Подъезжаем уж к дому, тут меня мысль и пронзила: "А что если это не она, а тёща, карга старая?"
|