Евразийское Обозрение №6
Михаил Вербицкий: Копирайт
...Копирайт был призван
регулировать производственные отношения, но
сейчас это далеко не так; копирайт ведет к
драконовским законам, ограничивающим
возможности всех и каждого.
Копирайт ограничивал издательства в интересах
авторов. Сейчас копирайт ограничивает публику в
интересах издательств.
(Ричард Столлман, выступление на форуме
"Копирайт и глобализация в эпоху компьютерных
сетей").
Под копирайтом давайте понимать право
собственности на интеллектуальный продукт.
Терминологически « интеллектуальная
собственность» более широкое понятие, и
«копирайт» есть лишь один из частных случаев его.
Технически говоря, интеллектуальной
собственностью является право на торговую марку,
логотип, патенты и много других вещей (скажем,
право на доменное имя).
Копирайт: взгляд в историю
Историю копирайта отсчитывают с 7
апреля 1710 года: британский парламент издает
закон о копирайте (Statute of Anne). Новый закон
ограничивал права книгоиздателей определенным
сроком, с тем чтобы предотвратить монополию.
Дальше книжка поступала в public domain и ее могли
печатать все желающие. До этого права на издание
книжек защищались законом о лицензиях 1662 года;
книгоиздатели, уплатив определенную сумму в
казну, получали лицензию на монопольное издание
книги.
В конституцию США вписан закон,
аналогичный английскому копирайтному
законодательству: "для развития наук и
искусств, Конгресс может закреплять за авторами
и изобретателями исключительные права по
использованию их работ на ограниченный срок".
Впрочем, вплоть до 1950-х этот закон на практике
относился почти исключительно к работам,
авторами которых были американцы; до конца 1950-х
европейские писатели были бессильны
воспрепятствовать распространению пиратских
изданий своих книг в США.
Известное пиратское издание Хоббита и трилогии
Толкиена (неполное и с идиотскими иллюстрациями
на обложке) до сих пор встречается чаще других
изданий в американских букинистических
магазинах.
Во Франции копирайт приобрел
легальный статус только в 1791-м году, хотя первое
общество охраны авторских прав (Societe des Auteurs et
Compositeurs Dramatiques) организовал еще в 1777 г. Бомарше. В
1841 Ламартин написал проект международного
закона о копирайте, а в 1866 году президент SACD и
главный французский статусный писатель Виктор
Гюго основал международную версию этого
общества, под названием International Literary and Artistic
Association. В 1886-м году эта самая ассоциация написала
Бернскую Конвенцию, которая до сих пор остается
главным международным документом о копирайте.
И тем не менее, копирайт (как и
концепция интеллектуальной собственности в
целом) оставался достаточно абстрактным
понятием; делать миллионы с чужого авторского
продукта, пожалуй, и возбранялось (вне США, по
крайней мере); но ни цитирование, ни
некоммерческое использование, ни копирование
для частных нужд, ни включение цитат и аллюзий из
чужого авторского продукта в собственный на
практике никак не преследовались; да и не могли,
за недостаточно разработанной юридической
базой. Реальный и абсолютный статус копирайтное
законодательство приобрело только в конце 1950-х, с
распространением Бернской конвенции о копирайте
и разработке копирайтных уложений ёнеско Universal
Copyright Convention (впрочем, СССР подписал Бернскую
Конвенцию только в 1973-м, США в 1988-м, а Китай аж в
1992-м).
Впрочем, функции копирайта в современном
обществе, и его же функции в викторианскую эпоху
были принципиально разными. Бернская Конвенция
была основой для судебного разбирательства
между автором и издателем; с ее помощью автор
защищал свои права от недостаточно
скрупулезного издателя. В эпоху электронных
медиа, копирайт служит защите издателя (хозяина
прав на публикацию) от использования этих прав
частными лицами, причем автор зачастую
оказывается в числе потерпевших наряду с этими
самыми частными лицами.
Идейный поход против копирайта: Франция, 1950-е,
Ситуационизм 1952-1968
Копирайтное законодательство было
предложено и разработано людьми достаточно
левых взглядов; его содержанием была защита
индивида (автора) от власти денег. В рамках
традиционных (марксистских и
анархо-синдикалистских) левых идеологем,
копирайт был явлением сугубо позитивным.
Разумеется, в рамках идеологем охранительных
копирайт был не менее хорош (европейские правые,
за редчайшими исключениями, всегда выступают в
защиту собственности). Движение против копирайта
невозможно в рамках традиционной правой и
традиционной левой; именно поэтому
антикопирайтные тенденции не были озвучены
вплоть до начала 1950-х.
Потерпело фиаско учение Маркса о
социалистической революции: победа большевизма
в России доказала, что диктатура пролетариата
приводит к такому же отчуждению, как и диктатура
буржуазии. Но корень этого поражения лежал
глубже в различии между пролетариатом и
репрезентацией, изображением пролетариата,
которое (будучи во всем противоположностью
пролетариата) подменило пролетариат. Марксизм
погубило невнимание к различению опыта и
репрезентации опыта.
Ситуационисты учили, что мир вступает
в новую фазу развития в фазу Спектакля, общества
зрелищ. Спектакль это подмена опыта, переживания
его репрезентацией; по сути общество Спектакля
это диктатура медиа. Отчуждение трудящегося от
продукта труда приобрело характер
наиглобальнейший: люди Общества Зрелищ
отчуждались от их же собственных личных
переживаний. Там, где у Маркса говорилось об
отчуждении продукта, ситуационисты говорили об
отчуждении субъекта бытия от бытия и от
субъектности.
Спектакль это отчуждение,
коммодификация образов. Спектакль Общество
Зрелищ отчуждение образов наступает, когда
образ перестает быть всеобщим, бесплатным
ресурсом; перестает быть свободным даром.
Спектакль это когда образ становится продуктом
потребления. Спектакль это образы, регулируемые
безличными, механическими, имущественными
отношениями; Спектакль это копирайт.
Речь идет обществе тотального
контроля над отчужденными образами, обществе
тотального промывания мозгов; но промывание
настолько тотального и вкрадчивого, что оно
незаметно даже тому, кто этим промыванием занят.
Мир непосредственного опыта был целиком и
полностью заменен на мир медийной репрезентации;
и в силу тотальности этой замены, обнаружить ее
из непосредственного опыта невозможно.
У Маркса в основе отчуждения лежало
разделение труда; в ситуационизме причиной
отчуждения стал Спектакль непрекращающийся
монолог власти, окончательно отождествивший
доминантный дискурс и Капитал. По Марксу,
перепроизводство должно приводить к кризисам;
согласно Ги Дебору (автору классического текста
"Общество Спектакля"), перепроизводство
приводит к накоплению капитала, который
трансформируется в образы Спектакля.
Кризис перепроизводства удалось
преодолеть государственным регулированием и
искусственным увеличением потребностей,
насаждением культа потребления: рекламы и
вкрадчивых пара-рекламных трансляций. По мере
роста производства, все большая часть
произведенного продукта относится к сфере
образов; тем интенсивнее идет замена
непосредственного опыта на опыт симулятивный; и
тем тотальнее оказывается власть Спектакля и
Капитала. По сути, Капитал (Спектакль)
оказывается чем-то вроде наркотика, вызывающего
бесконечно увеличивающуюся потребность в себе
самом. Таким образом, учат нас ситуационисты,
Капитал (вопреки предсказаниям Маркса) оказался
непобедим и всесилен.
Марксистская экономика была основана
на освобождении труда; домарксистская экономика
на товарно-денежных отношениях. Основанием
экономики ситуационистов был потлач.
Основоположником этой экономической теории
следует считать Марселя Мосса, французского
антрополога и исследователя социального
устройства американских индейцев. Ёкономика
индейцев была основана на ритуальном обмене
дарами; отсюда и потлач. Действительно, экономика
товарного обмена исторически изобретение совсем
недавнее; человеческому существу гораздо
естественнее и приятнее дарить, чем торговать.
В рамках ситуационизма, денежно-товарная
экономика отвергалась как нечто иллюзорное.
Ситуационисты не признавали товарно-денежные
отношения, поскольку считали, что их заменил
механизм репрезентации.
"Информационное общество",
общество, где основным производством становится
производство образов это Общество Спектакля. И
это общество тирания куда более жесткая,
неизбывная и безнадежная, чем любой
тоталитаризм; человек, мозги которого
контролируются через перепроизводство
рекламных образов, управляется гораздо
эффективнее, чем узник ГУЛАГа.
Тирания это система односторонней
трансляции, потребления и накопления образов;
сопротивление тирании может заключаться только
в разрушении этого механизма. Другими словами,
сопротивление тирании это равноправное участие
всех и каждого в создании и трансляции образов.
В этой ситуации, роль полиции
исполняет спектакль вся совокупность
односторонних коммуникаций. Наручники на теле
субъекта культуры это механизм авторства, а
революционная акция есть любая акция,
размывающая и разрушающая авторство.
Ситуационисты практиковали новое искусство
detournement искусство коллажей и осквернения
классических и современных образчиков
академической и массовой культуры.
А основным злом, основным полицейским
механизмом являлся институт фиксации авторства:
копирайт. Ситуационисты публиковали тексты под
грифом "No copyright. No rights reserved" и считали своим
первейшим долгом посильное нарушение чужого
копирайта. Плагиат воспринимался как нечто
необходимое. "Плагиат необходим. Плагиат
использует авторские идиомы, уничтожает ложные
мысли, заменяет ложное правильным" говорил Ги
Дебор.
Деборианский синтез Маркса, гностиков,
социального критицизма и авангардных
художественных практик оказался удивительно
органичен и актуален до сих пор. По сути,
ситуационизм, наряду с разными версиями
Консервативной Революции (национал-большевизм,
левое скинхедство) и расиализма (неонацизм,
правое скинхедство, Identity Christianity),остался
единственным политическим учением, не взятым на
вооружение доминантным дискурсом.
Ричард Столлман и свобода программирования
...Когда я увидел перед
собой перспективу жизни, прожитой так же, как
живет весь мир, я решил ни за что, это
отвратительно, мне будет стыдно самого себя. Если
бы я участвовал в поддержке этой системы
отчужденного, собственнического
программирования, мне казалось бы, что я делаю
мир хуже ради денег.
Ричард М. Столлман (из интервью)
До конца 1970-х, программирование было
делом ученых. Программа приравнивалась к
научному открытию, а научная этика воспрещает
ученому скрывать от общества результаты своих
исследований. С середины 1970-х, программа стала
коммерческим продуктом, и текст ее превратился в
коммерческую тайну. Помимо массы технических
неудобств (ну, как вы прикажете учить
программированию студентов, если текст программ,
которыми они пользуются, недоступен), это
нововведение вызвало отторжение одновременно
этическое и философское.
Ричард М. Столлман положил начало
движению свободного программирования,
уволившись в 1984 году из M.I.T. Столлман основал
некоммерческую организацию по имени Free Software
Foundation; в каком-то смысле, основание FSF было самым
важным, центральным событием прошлого века. По
политическому значению столлмановский манифест
можно, наверное, сравнить с Коммунистическим
Манифестом Маркса и Ёнгельса, хотя и с большой
натяжкой.
Свободное программирование требует
следующих, жизненно необходимых каждому
творческому человеку, свобод:
· свободу
запускать программу с любой потребной целью;
· свободу
изучать, как программа работает, и изменять ее в
соответствии с потребностями; доступность
исходного текста является необходимым условием
этого;
· свободу
распространять копии программы с целью помощи
ближнему своему;
· свободу
улучшать программу и публиковать свои улучшения,
для пользы всего сообщества.
Значение этих пунктов не
ограничивается программированием; если мы, в
соответствии со Сведенборгом, средневековыми
каббалистами, Хомским и
"пост-структурализмом", будем понимать мир
как текст, понятие "программы" (текста) может
быть распространено на любую вещь вообще.
Идеологи свободного программирования
утверждают, что западное общество поражено
патологической жадностью. Одно из проявлений ее
драконовское законодательство о копирайте и
авторском праве. Действительно, не очень
справедливо, когда Майкрософт, не
предоставляющий никаких гарантий на правильную
(или какую-нибудь) работу своего продукта,
требует по 50-100 долларов за продукт,
себестоимость которого не превышает и доллара.
Особенно несправедливо это, если альтернатива
всему бесплатная система (Линукс, или
Гну-Линукс, как его предпочитает называть
Столлман), предоставленная вместе с исходным
текстом, в котором ошибок почти нет (ибо все
найденные исправлены).
Согласно этой философии, непомерные
заработки деятелей софтверного бизнеса не
только не поощряют творчество, они превращают
творцов в чиновников, озабоченных лишь попытками
захватить монополию на тот или иной стандарт.
Творческому импульсу материальное поощрение не
необходимо: "дух дышит, где хочет".
Общество, где пользователь программы не имеет
права показать ее своим друзьям общество
фундаментально несправедливое, общество
тотальной разобщенности и повсеместного
доносительства. Ни о какой свободе, ни о каком
духе взаимопомощи в таком обществе не может быть
и речи. Столлман, сторонник радикальных
защитников конституционных свобод из American Civil
Liberties Union (ACLU), активист легализации наркотиков и
правозащитник со стажем, увязывает борьбу за
свободно-бесплатный софт непосредственно с
центральным конфликтом американской
политической жизни попыткой честной публики
отстоять гражданские свободы, записанные в
конституции, но с каждым годом исчезающие кусок
за куском.
Но бесплатность программного
обеспечения не может не внушать опасений адептам
капиталистического предпринимательства.
Капитализм основан на экономическом
принуждении, а если все (или почти все)информационные
продукты будут бесплатные экономического
принуждения не будет. Именно поэтому Майкрософт
постоянно заявляет о необходимости борьбы с
бесплатными программами как подрывающими основы
американского общества. Мультинациональный
капитализм пришел в противоречие с
конституционными свободами американцев; и
нетрудно догадаться, кто в результате победит.
Столлмана обвиняют в коммунизме не только
сторонники запрета свободных программ (которым
несть числа), но и активисты хакерского движения,
которым не нравится этическая сторона его
учения. Столлман утверждает, что честный человек
никогда, ни при каких обстоятельствах не должен
пользоваться нечестным программным
обеспечением; под оным понимаются все программы,
у которых закрыт исходный код.
Написанный Столлманом GPL (GNU Public License) требует
лишь две вещи чтобы вместе с программой
неограниченно распространялся исходный текст, и
чтобы во всех модификациях программы
сохранялась лицензия и изначальное авторство, с
пометками о том, какие изменения произведены.
Свободное программирование, для
Столлмана абсолютный моральный императив; его
точка зрения не прагматическая, а по сути
религиозная.
Свободное
программирование дает программы, которые весьма
надежны и эффективны, и я счастлив, что это
придает ему привлекательности. Но я скорее бы
выбрал едва работающую, неэффективную,
ненадежную, но бесплатную программу, чем удобную
и надежную, но проприетарную программу, которая
не уважает мою свободу.
( Ричард Столлман, интервью сайту Слэшдот).
Как всякая приличная религия, учение о
свободном программировании несет в себе
сильнейшую эсхатологическую компоненту. Если
компьютерных монополистов и других лоббистов
копирайта не остановят, очень скоро мы окажемся в
ситуации, когда позаимствовать книгу у товарища
будет уголовным преступлением. Преступление,
которое пресечь трудно, приходится наказывать
жестоко, и тем более жестоко, чем проще его
совершить; это ведет к неизбежной эскалации
наказаний за "компьютерное пиратство".
С другой стороны, победа движения свободного
программирования будет значить конец
экономического принуждения и капитализма, что
еще более неприемлемо для статус кво. Поэтому
введение наиболее жесткой формы копирайтного
законодательства необходимое условие
выживания капитализма как системы. Чем большая
часть общественного продукта является продуктом
информационным, то есть свободно копируемым на
(сравнительно дешевый) материальный носитель,
тем строже должны быть копирайтные уложения;
вплоть до полного запрета на копирование текста
для любых целей. И к этому дело идет; с 13 лет в XVIII
веке, срок действия копирайта увеличился до 70 лет
после смерти автора в конце XX-го, и увеличивается
еще и еще; в сводках Майкрософт, компьютерное
пиратство приравнивается к международному
терроризму, и новые законы о борьбе с тем и другим
пекутся, как горячие пирожки или слойки.
Fair Use: экспансия копирайта
и смерть культуры
Копирайт не охраняет автора от воров, которые
стремятся ограбить и лишить его законного
добытка. Ёто миф; экономические обстоятельства
таковы, что независимый артист не имеет ни
малейшей возможности засудить кого-то за
копирайт, это слишком дорого. Во всех без
исключения случаях, судопроизводство ведется
корпорацией от имени и за спиной артиста; а
зачастую и без ведома артиста.
Корпоративный шоу-бизнес ведется не в
интересах артиста; корпорация и артист
антагонисты. Копирайт, в его настоящей форме
будучи средством защиты интересов корпорации,
никак не служит интересам артиста, а даже
наоборот.
Современные условия бытия оставляют
человека один на один с бесконечным монологом
масс-медиа и культуры; монологом масс-медиа и
культуры о самих себе. Хуже того, реальность, с
которой имеет дело субъект культуры есть
продукт этого самого монолога. Человек остается
безвольным и безвластным червяком в
колоссальной кафкианской машине
самовоспроизводящейся культуры. Культуры, язык
которой защищен копирайтом чтобы произнести в
этом смысловом поле нечто осмысленное, вообще
что-то произнести, требуется добыть разрешение
владельца копирайта.
Ситуационисты утверждали,
что в современной ситуации единственно
адекватным видом искусства является коллаж.
"Реальность" перенасыщена знаками, хуже
того, "реальность" состоит из знаков.
Любое сколько-нибудь адекватное
"реальности" утверждение должно быть
произнесено на языке тех самых знаков, которыми
оперирует "реальность": рекламных роликов,
слоганов и плакатов, мусорной музыки из
супермаркета (тех же U2, Beatles или Modern Talking), неоновых
вывесок, корпоративного дизайна и городской
архитектуры. Копирайтное законодательство в его
современной форме делает искусство коллажа
де-факто уголовным преступлением; запрещая таким
образом любое сколько-нибудь содержательное
художественное высказывание; кроме рекламы,
косвенной и явной пропаганды преимуществ той или
иной трэйдмарки.
Еще один аргумент против копирайта
к настоящему моменту стал практически общим
местом. Культура остается живой лишь постольку,
поскольку развивается; а развивается культура
путем ассимиляции индивидуальных текстов в
общее текстовое и речевое пространство. Скажем,
фольклорный стишок появляется как авторское
произведение, но ассимилируется, после
произвольного тиражирования, как нечто
анонимное и подверженное произвольным
изменениям.
Современное состояние законов о копирайте
таково, что процитировать даже одну-две фразы
кем-то сочиненного текста проблематично.
Для культуры это означает смерть,
безвозвратную и окончательную что произошло бы
с математикой, если бы нельзя было бы
использовать теорему кого-то без разрешения
автора или наследников?
Некоммерческое использование чужого
текста fair use в Америке исчезает, от года к году,
как какой-то вымирающий зверь или насекомое. Так,
20-30 лет назад скопировать для себя статью из
журнала (научного, например) можно было
совершенно легально и беспрепятственно. В 1994-м
году хай-тек корпорация Тексако окончательно
проиграла много лет тянувшийся процесс
"Геофизический союз против Тексако", с нее
взяли штраф и на будущее запретили ученым
копировать в библиотеке статьи, без разрешения
правообладателя даже для собственного
употребления. Ситуация с легальностью подобной
практики в университетах сейчас неясна, в
библиотеках предупреждают, чтобы копировали на
свой страх и риск; но ситуация развивается к тому,
что и это со временем запретят. Запрет на
цитирование двух-трех фраз из статьи тоже
нововведение последнего десятилетия.
В 2001 году профессор Лауренс Лессиг, модный
юрист, написал книгу "Будущее Идей". Лессиг
доказывает, что экспансия копирайта последних 3-4
лет коренным образом меняет западное общество,
превращая каждого прежде законопослушного
жителя в уголовника (скажем, подросток,
повесивший у себя в комнате изображение
Микки-Мауса, это изображение таким образом
публикует, а значит нарушает копирайт).
Зачем вообще нужен копирайт
Итак, аргументы в пользу копирайтного
законодательства (и тут я говорю о Digital Millennium
Copyright Act и его аналогах, внедряемых повсеместно
через WTO, WIPO, GATT и Гаагскую Конвенцию)
исчерпываются следующими:
· Ётический
аргумент. Компьютерное пиратство (сэмплинг,
цитирование, копирование на ксероксе) это
воровство. Воровать нехорошо.
· Прагматический
аргумент. Чтобы ученому (художнику, писателю,
программисту) было чего кушать, ему надо платить
за работу. Если все будут друг у друга
переписывать его новую компутерную игру (песню,
статью, роман, стихотворение), художник умрет с
голоду и прогресс остановится.
· Социальный
аргумент. Если продукт можно будет задешево копировать, у всех
будет всего поровну и задаром. Никто не захочет
работать официантом, массажистом, уборщицей или
вытирать блевотину.
В России аргумент в пользу копирайта
выдвигается ровно один этический: каждый
несчастный идиот, который поставит себе
пиратскую копию чудовищных программ
Майкрософта, оказывается мгновенно вором,
ограбившим Майкрософт на полтора миллиарда
баксов в год (во столько
оценены потери MS). Действительно,
прагматический аргумент здесь не работает.
Трудно было бы утверждать, что без полтора
миллиарда русских долларов в Америке
остановится технический прогресс, да еще до
такой степени, что Россия обязана для этой цели
платить Биллу Гейтсу бабки, сопоставимые с
годовым национальным продуктом.
Аргумент, основанный на неотъемлемом
праве частной собственности не просто
религиозный; право частной собственности ничем,
кроме религии, не гарантируется; но и религия его
гарантирует совершенно не всякая. Религиозный
аргумент в пользу святости всей и всяческой
частной собственности невозможен в любом
религиозном контексте, кроме
иудео-христианского.
Хорошо известен социо-экономический анализ
Макса Вебера, объяснявшего особенности
европейского хозяйствования и в целом
капитализм спецификой западноевропейского
христианства. Англо-американская цивилизация
построена на протестантской, кальвинистской
ментальности богатство и успех
интерпретируется как божественный знак,
указующий праведника; в этом религиозном
контексте (и ни в каком другом) собственность
приобретает характер сакрального посвящения.
Вне протестантской ойкумены о таких вещах, как
неприкосновенность частной собственности,
говорить просто смешно.
В Америке вплоть до 1950-х никакого
копирайта на неамериканский продукт не было, а
все потому, что американское копирайтное
законодательство, в соответствии с конституцией,
служило прогрессу наук и искусств в Америке, и
никак не охране иудео-христианских несокрушимых
ничем собственнических прав "автора" на
написанное им на заборе слово х.. либо Windows XP.
Другое дело, что в масс-медиа, по
причине материальной заинтересованности,
религиозный и этический подход к копирайту
начисто вытеснил подход прагматический. В
Америке этическая и социальная система
построена на неприкосновенности частной
собственности, а антикоммунизм давно уже
(начиная как минимум с 1950-х) стал явлением
религиозным, по сути эквивалентным христианству.
В этом смысл достаточно расхожего
отождествления компутерного пиратства,
сатанизма и коммунизма; с точки зрения
доминантной в Америке этической системы, это
явления эквивалентные, поскольку покушаются на
основную сакральную ценность протестантской
цивилизации собственность; сакральное
помазание и основной атрибут божества.
Второй аргумент в пользу копирайта
прагматический подробно и в деталях
опровергается сторонниками fair use.
"Лучше иметь кварту свободного
программного обеспечения, чем галлон
частно-собственнического программного
обеспечения" заявил Ричард Столлман; и
оказался в этом совершенно прав чудовищное
перепроизводство софта приводит к тому, что из
ста коммерческих программ до прилавков доходят
от силы 10, а через 3-4 года и эти десять тоже нигде
не купишь. Ёволюция компьютерного железа делает
все вообще коммерческие программы абсолютно
непригодными к употреблению через 7-8 лет после их
написания.
Напротив, свободная программа живет
вечно, будучи доступна с сети на миллионе
FTP-сайтов; а при необходимости (замене
операционной системы или компьютерных
причиндалов) ее нужно лишь перекомпилировать и
она опять заработает. Даже и полпинты свободного
программирования делают гораздо больше для
человечества, чем тридцать галлонов
программирования частнособственнического.
Не говоря уже о том, что "прогресс" (как и
измеряемый литражем программ, так и прогресс
просто) далеко не всеми толкуется однозначно.
Можно доказать, конечно, что угодно, но формула
"прогресс любой ценой" (ценой творчества и
свободы) довольно сомнительная.
Сторонники копирайтов утверждают, что плата за
интеллектуальную собственность есть
единственный способ экономической поддержки
свободного творчества; но это совершенно не так.
Культура существовала десятки и сотни веков без
всяких копирайтов, и ясно, что творческая и
духовная жизнь была на протяжении этих веков
ничуть не менее интенсивна, чем сейчас. Даже и
сейчас (несмотря на колоссальное давление со
стороны индустриальных, финансовых и
бизнес-кругов) фундаментальная наука
финансируется из источников, никак не связанных
с интеллектуальной собственностью; большинство
форм искусства, от живописи и поэзии до макраме и
балета тоже. Применение заимствованной из
поп-музыки экономической модели в большинстве
областей культуры привело бы к немедленному
уничтожению всей интеллектуальной жизни.
Есть десятки возможных (и реально работающих)
экономических моделей, обеспечивающих поддержку
свободного творчества безотносительно к
интеллектуальной собственности. Многие виды
искусства (поэзия, да и музыкальный коллаж а ля
Негативланд тоже) существуют как хобби; другие
питаются за счет меценатов. Те из них, которые
коммерческие (софт-порн, поп-музыка, Голливуд,
бестселлеры), напоминают повторяющиеся от раза к
разу штампованные идентично-уродливые
макаронные изделия и вообще непонятно зачем
нужны.
Творчество есть продукт отчасти магический и
интересный ровно в той степени, в которой
магический. Магический значит спонтанный,
иррациональный, возникающий от духа; магический
это когда озарение. Если у человека было
озарение, оно произойдет бесплатно, и даже если с
него сдерут кожу, оно все равно произойдет; а если
человеку сказать нечего кроме как за бабки, то
пусть лучше вообще не говорит.
Свободное программирование живет за
счет консультаций и поддержки программного
продукта: свободный он конечно свободный, но в
коде сам черт ногу сломит, и богатый пользователь
предпочитает выплачивать какие-то бабки автору
за то, что тот поможет ему разобраться, либо
улучшить продукт. Программист живет чуть беднее,
но свободнее; а пользователь имеет кварту
свободного программирования вместо галлона
программирования частнособственнического и
тоже доволен.
|