Евразийское время Нурсултана Назарбаева

Александр Дугин

3 июня 1994 г. Президент Казахстана Н.А.Назарбаев направил всем главам государств СНГ документ, историческое значение которого нам только предстоит оценить – «Проект о формировании Евразийского союза государств». Именно с этого момента стало возможно говорить о превращении евразийства из чистой теории в конкретную политическую практику. Судьба этой инициативы, которая постепенно переросла в очень серьезную интеграционную стратегию, показательна.

На начальном этапе она встретила очень прохладную реакцию со стороны Москвы. Большинство стран СНГ также не проявили к ней особого интереса. Для того, чтобы понять причины этого, стоит вспомнить отдельные аспекты нашей недавней истории...

Расчленение Советского Союза было последним, результирующим этапом краха биполярной мировой системы, которая сложилась в конце Второй мировой войны – так называемого «Ялтинского мира». С конца 80-х годов один из полюсов этого биполярного мира стал бурно распадаться. Показательно, что триггером этого распада были отнюдь не сепаратистские тенденции в несущих частях советского лагеря, но общий системный кризис всей идеолого-стратегической конструкции. Внешнее давление со стороны Западного мира имело достаточно стабильную интенсивность, и приписать его усилению процесс распада организации Варшавского договора, а после СССР, нельзя. Это давление, конечно, сказалось, но лишь в тот момент, когда внутренне распалось само «ядро» советской системы, ее концептуальный и мировоззренческий центр. Это при том, что вектор западного давления был довольно рассеянным. Специальные операции по провоцированию сепаратистских настроений на периферии соцлагеря и в некоторых советских республиках, безусловно, велись, но эффект от них было довольно незначителен и легко блокировался системой Госбезопасности мощно централизованного Государства. В свое время НКВД справилось с сепаратизмом гораздо более глубоким и серьезным. В позднесоветский период массовой социальной почвы для развития сепаратистских тенденций не было. Если какие-то реальные результаты от этих операций и наблюдались в странах Восточной Европы, то в рамках СССР подобные явления практически отсутствовали.

Так что «очаг поражения» располагался не на периферии, а в самом центре советской системы, в ее элите. По этой причине центробежные тенденции в бывших советских республиках сначала шли очень вяло и искусственно. Республики просто реагировали на состояние центра, стремительно деградировавшего при Горбачеве, молниеносно теряющего идеологическую, экономическую, стратегическую, политическую вменяемость.

Горбачевский вектор на стратегическое самоликвидаторство был продолжен и значительно усилен в первой половине ельцинского правления, которое, собственно, и началось с ликвидации СССР. Совершенно очевидно, что и в этом случае инициатором распада была именно Москва – личные властно-политические интересы Ельцина совпадали в этот момент с процессом стратегического сжатия. Это не было революцией или заменой одной пространственно-исторической концепции другой. Это было лишь инерцией распада. И распад этот был ясно локализован: главные процессы проходили в Москве.

Ельцин решил придать России совершенно новый, доселе невиданный статус. Если СССР (шире – «соцлагерь») или, скажем, Российская Империя были мощными геополитическими субъектами, Елиьцин провозгласил, что Россия – не более, чем «региональная держава», «страна наряду с другими».

...В принципе, этот ход был прямым отрицанием евразийства, его стратегической, политической, экономической и цивилизационной антитезой. Евразийство во всех его исторических проявлениях, в качестве главной и фундаментальной предпосылки, исходило из уникальности и самобытности России-Евразии. Евразийство подразумевает, что Россия – не просто одна из стран, но особое «месторазвитие», пространство уникальной цивилизации, не тождественной ни Западу, ни Востоку. Попытка превратить постсоветскую Россию в «нормальную страну, отличающуюся от западного мира только своей технологической, экономической, культурной и социальной недоразвитостью» тотально отрицала фундаментальные принципы евразийства.

Конечно, руководство вновь образованных «независимых Государств» поспешило воспользоваться внутренним распадом центра и стало активно эксплуатировать буквально «свалившийся на них с неба» суверенитет, за который ничем не было заплачено, который даже не был ими хоть сколько-нибудь настойчиво затребован. Инициатива шла из Москвы.

Содружество Независимых Государств в тот момент возникло, как временная паллиативная переходная форма. Полностью разорвать единую интегрированную советскую систему в одночасье было невозможно – это могло бы привести к хаотическим и неуправляемым процессам. Но СНГ и парад суверенитетов изначально мыслились именно как форма постепенного взаимного отчуждения, как «цивилизованный развод», когда бывшие супруги, полностью охладев друг к другу, соблюдают внешне правила приличия, но живут совершенно обособленной жизнью, неспешно деля имущество.

СНГ изначально был именно такой дезинтеграционной («бракоразводной») структурой. Впоследствии практические недостатки дезинтеграции, приведшие к колоссальным материальным потерям, особенно серьезно сказались именно на вновь образованных государствах. Стратегически же в исторической перспективе больше всех пострадала Россия, которая без прямого поражения в «горячей» войне в одночасье утратила статус «мировой державы» и опустилась до уровня слаборазвитой отсталой региональной страны.

Москва в этот период действовала так, как могут поступать только душевнобольные люди. С самой зари своей политической истории Русь шла к универсализации своей миссии, к евразийской стратегической интеграции (этого не отрицали даже российские западники – ни монархически-консервативные, ни либеральные). И вдруг совершенно разложившиеся умственно и морально в период позднесоветской стагнации правители и «интеллигенты» ни с того, ни с сего объявляют, что все это – «тысячелетнее историческое недоразумение», и что Россия только сейчас получает шанс войти в цивилизацию, куда ее раньше не пускали, да и сама она не особенно стремилась. Такой вектор размышления, прочно связанный с либерал-реформаторским направлением в новейшей российской политике, естественно, рассматривал СНГ как обузу для России, еще более отсталую периферию, от которой по возможности следует дистанцироваться избавляться. С точки зрения антиевразийских сил, это, кстати, было вполне логично.

Далее на повестке дня вставали следующие этапы того же процесса – дезинтеграция уже в самой России. Никаких весомых аргументов (кроме силового и произвольно-властного) для сохранения территориальной целостности РФ в тот момент не было. Государства с такими границами, с такой неопределенной идеологией, с таким этническим составом, как у ельцинской России, исторически никогда не существовало, и не было выработано никакой мировоззренческой модели, хоть сколько-нибудь социально принятой, которая оправдывала бы его существование. Эту линию либерал-демократические круги попытались продолжить и при Ельцине. Чечня и Татарстан (в меньшей степени Башкирия) даже рискнули «забежать вперед паровоза» и попытались реализовать формулу СНГ-2, уже внутри России.

Однако здесь уже в качестве непримиримого противника дальнейшей дезинтеграции выступил тот, от кого этого менее всего можно было ожидать – Президент Ельцин. Не вполне понятно, чем эту его позицию можно объяснить. Во всяком случае, сознательным евразийцем он не был. Возможно, это был результат противостояния двух околопрезидентских групп, одна из которых проецировала фрагментарный национальный консервативный импульс на ситуацию в РФ. Вероятно, и в сложной психологии самого Ельцина существовали какие-то державнические фрагменты, которые не позволили ему окончательно превратиться в послушную марионетку оголтелых ликвидаторов-западников. Как бы то ни было, процесс дезинтеграции евразийского политического пространства был несколько приостановлен. И конфликт в Чечне – это кровоточащее напоминание об этом третьем дезинтеграционном этапе, который чуть было не стал необратимым.

В 1994 году ситуация с СНГ и с РФ несколько стабилизировалась. Москва решила закрепить статус-кво. Республики слегка оправились после первоначального шока и стали приспосабливаться к новым условиям. Именно в этот момент Президент Казахстана – гигантской среднеазиатской республики, имеющей для России ключевое, приоритетное значение на Южном направлении – выступает с инициативой евразийской реинтеграции...

Это был чрезвычайно авангардный ход, ход судьбоносный. Можно сказать, что с этого момента – с 3 июня 1994 года – следует отсчитывать новую эпоху...

В то время постсоветская евразийская пространственно-стратегическая система достигла своей нижней критической точки. Если бы в этот момент не обозначился политически противоположный вектор, трудно предположить, по какому бы сценарию пошли бы процессы и в самой России.

Сущность революционного геополитического проекта Назарбаева состояла в «переворачивании полюсов». Если СНГ возник как промежуточная модель дезинтеграции, и имел отрицательное стратегическое значение, то идея Евразийского Союза (ЕАС) меняла смысл СНГ на прямо противоположный, предлагая рассматривать это неопределенное образование как потенциальное поле нового объединения.

Когда критики инициативы Назарбаева (особенно со стороны Украины и некоторых Среднеазиатских государств) указывали на то, что проект ЕАС «просто дублирует структуры СНГ», они не учитывали (или делали вид, что не учитывают) полярность векторов. Можно сказать, что Назарбаев предложил поменять не маршрут прокладки рельсов, а направление самого движения. Это было не дублирование СНГ, это было предложение о создании своего рода «СНГ наоборот».

Удивительно, что источником этой инициативы выступил Президент Казахстана. В данном случае мы имеем дело с редким явлением в политической истории, когда вожди региональных держав поднимаются высоко над горизонтом подконтрольного им ареала и становятся на один уровень с высокими силами самой Судьбы. С той поры Нурсултан Назарбаев никогда (даже в самые сложные моменты) не отступал от своей идеи.

Естественно, Москва, двигаясь по инерции геополитического распада, с абсолютно неадекватным истеблишментом, пронизанным духом разложения и безответственности, отнеслась к этой инициативе настороженно. Едва ли будучи в состоянии понять истинный смысл этого проекта, в нем увидели «стремление казахского Президента решить ряд экономических вопросов обходным путем», либо «желание повысить свой политический статус в Азии», либо даже «реакционное стремление вернуться к Советскому Союзу». Либералы отвергали проект ЕАС по материальным причинам (мол, снова на Россию хотят повесить огромный регион, еще более слаборазвитый, чем мы сами), националисты (или патриоты в рамках РФ) прибегали к этническим аргументам (мол, нам, русским и православным, ни к чему союз с инородцами и мусульманами). Большинство же истеблишмента, по старой чиновничьей привычке, просто не хотело думать

Назарбаев в тот момент не мог найти адекватные политические силы для солидной и последовательной поддержки его проекта в России. КПРФ, позитивно отреагировавшая на проект Назарбаева, примитивно видела в нем лишь возврат к советской идее (не замечая совершенно иной мировоззренческой окраски евразийской философии). К тому же коммунисты в тот момент не были влиятельной политической силой. Центристы же ельцинского периода доктринально окормлялись олигархами-атлантистами, что делало их заведомыми противниками любого интеграционного импульса.

Представители российской неоевразийской школы в то время еще не имели самостоятельного политического лица, выступая главным образом как интеллектуально-философская и геополитическая школа. Возможности для трансляции своего отношения к евразийскому проекту Назарбаева и возможности его лоббирования в то время у них были крайне ограничены. Тем не менее, эта школа активно поддержала Назарбаева на концептуальном уровне, повлияв определенным образом на положительную оценку этого плана некоторыми влиятельными российскими политиками и руководителями силовых министерств.

Вопрос о принятии назарбаевского проекта был вопросом историческим, глобальным. Даже для того, чтобы адекватно обсуждать его, необходим был очень высокий уровень концептуального обобщения, геополитический кругозор, ясное понимание важнейших мировых процессов. Очевидно, что ничего этого в наличии не было ни в Кремле, ни в столицах других стран СНГ.

Назарбаева не поняли. Несмотря на проведение ряда круглых столов, конференций, на активную концептуальную и издательскую деятельность полномочного посла Республики Казахстан в Москве Таира Мансурова – убежденного и горячего евразийца – проект ЕАС долгое время оставался невостребованым. Иначе, впрочем, и быть не могло.

Но Назарбаев не сдавался. Он сделал евразийство главной точкой приложения образовательных, культурных, исторических и мировоззренческих усилий в Казахстане. Приступил к работе Евразийский Университет. Активно изучается в Казахстане наследие великого евразийского историка Льва Гумилева.

Стали постепенно реализовываться некоторые аспекты евразийского проекта. Пять стран СНГ объединились в таможенный союз. Политическую практику евразийской интеграции на определенном этапе подхватил Президент Беларуси Александр Лукашенко. Актуальность евразийства становилась все более и более очевидной...

Но «ключ к Евразии» по-прежнему лежал в Москве.

Перелом наступил с приходом Владимира Путина. Это рассветная фигура Евразии.

Владимир Путин – идеальный «субъект диалога» для Нурсултана Назарбаева. Он явно не сторонник дезинтеграции, и его поведение в вопросе Чечни и Татарстана об этом красноречиво свидетельствует. В то же время Путину чужд архаический «советизм». Будучи трезвым и ответственным политиком, он не может не понимать, что и чисто националистический, «ура-патриотический» вариант развития для России закрыт. В этом отношении крайне показательны его интеграционные шаги последнего времени (в частности, участие в создании Евразийского Экономического Сообщества)...

Евразийство – это не просто другое название для и так существующей координации стран СНГ в некоторых отдельных областях (в военной, экономической, ресурсной). Евразийство – это радикально новый вектор исторического развития, новая идеология. При Путине назарбаевские проекты наконец-то получили самое важное, чего им не хватало все эти годы – солидарность и понимание Кремля.

Назарбаев опередил время. Теперь время его стремительно догоняет.

Сегодня создание Евразийского Союза – наша общая цель.